Тяжелые монологи двух мужчин, которые ждут повестки. Один готов воевать, другой чувствует себя заложником

Автобусы и поезда с мобилизованными россиянами отправляются к месту назначения почти каждый день. Всего в рамках частичной мобилизации, как заявил министр обороны Сергей Шойгу, планируют призвать 300 тысяч человек. Тысячи мужчин стоят в пробках на границе с Казахстаном и Грузией, пытаясь уехать из страны, но еще больше остаются в России и ждут повестки. Кто-то — с нетерпением и готовностью служить, кто-то — с парализующим страхом. Наши коллеги из CHITA.RU записали монологи двух молодых людей с противоположным настроем. Что чувствуют сейчас мужчины, о чём они думают и к чему готовятся?

История № 1. «Мне не страшно — всё равно все мы туда съездим»

— Я женат, двое детей. Руковожу предприятием. Категория годности — А1. Не служил, военная кафедра. Учетная специальность — заместитель командира роты по вооружению или организация эксплуатации ремонта бронетанковой техники.

Трудно сказать, многим ли из моего окружения пришли повестки, но некоторые друзья или родственники знакомых уже получили. Жена происходящее поддерживает, переживает и понимает, что рано или поздно придет повестка. Дети понимают, что мне, возможно, придется ехать, но, естественно, не хотят.

Мне не страшно — всё равно все мы туда съездим.

Я сам не иду в военкомат по причине занимаемой должности и трудовых обязанностей, да и вопрос семьи тоже стоит. Волны будут еще — сменять через полгода мобилизованных на постах тоже надо будет. Сейчас идти в военкомат бессмысленно. Там бардак, но это проблема системы. Забирают всех, и разговоры о том, что потом разберемся, необоснованные. Людей возвращают, но не массово. Сейчас вопрос в численности. Да и вопрос обеспечения проблемный — на выходных в магазине спецодежды наблюдал удручающую картину: люди сами покупали всё необходимое для службы.

Я уже всё собрал. Закупать не стал, только плащ-палатку купил. В основном собрал из того, что есть, и того, что не жалко выбросить. Печально выглядит, но без астрономических цен и затрат.

По моим наблюдениям, средний чек в магазине составлял от 7 до 15 тысяч рублей: берцы стоят около 5–6 тысяч, плюс термобелье — два комплекта, мелочь разная и спальник армейский, шапки, носки. Кому-то звездочек надо на погоны, кому-то — подставку для сидения. В основном закупают спальники и берцы.

Сейчас стараюсь решить домашние дела, чтобы семья меньше проблем испытывала в мое отсутствие. Это долг Родине, я давал присягу.

Моя мотивация — и страна, и семья, всё вместе: я застал 1990-е, 2000-е. Не хочу, чтобы в таком мире выросли мои дети. И не в такой стране, как раньше. Не знаю, изменит ли что-то нынешний конфликт, но последствия проигрыша будут катастрофическими.

Не могу сказать, что, как человек с военной кафедрой, я умнее всех остальных или, наоборот, что меньше других знаю. Сейчас уровень истерии и пропаганды необычайно высок. Достаточно открыть YouTube и ввести в поиске «буряты». Попробуйте, вы удивитесь, насколько много негативной информации и каналов. Поэтому вопрос знания ситуации не даст готовности к поездке. Это вопрос чести и достоинства. Чего россияне не простят правительству — это проигранной спецоперации. Вспомните первую и вторую чеченские кампании.

В моральном плане у участников спецоперации будут проблемы, но оценить возможные последствия тяжело. В каждом поколении была своя война. И общество по-разному справлялось с последствиями для участников.

Известно, что под частичную мобилизацию попадают три категории — А, Б и В. Корреспонденты CHITA.RU поговорили с мужчиной, который ограниченно годен к службе и ждет повестку, — военкоматы сообщают, что они подлежат мобилизации, но в последнюю очередь. Вот его история.

«Я чувствую себя заложником»

— Мне 32 года, категория годности В, я ограниченно годен к службе, но нахожусь в зоне риска. У меня есть хроническое заболевание — астма. Я ограничен в физических нагрузках, любая повышенная нагрузка у меня вызывает приступ.

У меня есть друзья и знакомые, которые получили повестки. Некоторые из них также ограниченно годны. Вроде бы их отпустили. Не знаю, как это вообще работает и что на это повлияло: они подняли в военкоматах бучу. Есть и общие знакомые, которые получили повестки и находятся в пунктах сбора, но по ним пока никакой информации нет.

Я считаю, что каждый человек создан для того, чтобы создать, а не разрушать.

Мне выдали военный билет в 17 лет, тогда у меня были проблемы с давлением. Сейчас у меня хроническое заболевание уже больше пяти лет, я на ингаляторах постоянно. На этой неделе иду к пульмонологу за справкой. Если мне придет повестка в военкомат, я буду показывать эту справку. Я же не буду в зоне боевых действий бегать и через каждые 5 минут «фышкаться».

Мысли об отъезде у меня были, но есть сомнения по этому поводу. У меня тут мама. По факту я отвечаю за нее один. У меня есть и моя семья, жена, с которой мы 10 лет вместе.

У жены, кажется, пока стадия отрицания. Она говорит: «Всё нормально, да брось ты, с такой болячкой не заберут». А я видел, как ограниченно годных пацанов пытались увезти. Это как-то неправильно. Если самая структурированная система в стране дает такие сбои, то чего вообще можно ожидать? Я не понимаю просто, вот серьезно, от этой мысли я в ужасе сколько дней уже пребываю.

Вроде ты негодный, но для военкоматов все одинаковые.

У меня выбора особо нет. Я чувствую себя заложником на 100%. Сам без повестки я в военкомат не пойду. Только если повестка придет на адрес мамы. Тогда будем думать, что делать.

Друзьям тоже тяжело. Некоторые готовы податься в частные военные компании. У них и специальность есть военная, но они понимают, что в частной военной компании по крайней мере дадут бронежилет. А у нас [в армии] бронежилетов не дают. С обмундированием есть шансы выжить. Но они военные специальности имеют — это другое. То есть они подготовлены.

Другие готовы отсидеть за свои убеждения — в основном из нежелания причинять вред живым существам. Я тоже придерживаюсь такого мнения, но у меня есть товарищ, который отсидел. Он говорит: «Ребята, вам в тюрьму не надо».

Я не осуждаю внутри себя тех, кто хочет участвовать в спецоперации, — это личное дело, личный выбор. Я не знаю, насколько он осознанный, опять же. Самое ценное, что у нас есть, — это жизнь. Есть ребята, которые готовы закрыть глаза и ехать на Украину, — в моем окружении это люди, которые понимают, что у них нет выбора.