Мать уже месяц пытается выяснить судьбу своего сына на СВО — ее попросили сдать ДНК, но не сообщают результат

Жительница Новосибирска Галина Лаптинова в 2020 году проводила своего сына Николая (имя изменено по требованиям законодательства. — Прим. ред.) в армию, а спустя полгода он сообщил ей, что заключил контракт. Его срок истекал в ноябре 2022 года, но из-за объявленной частичной мобилизации контракт продлили. Галина думала, что под конец года сын хотя бы приедет в отпуск, но примерно месяц назад ей позвонили и сообщили новость о том, что Коля погиб. За этот месяц она так и не получила никаких документов, подтверждающих его гибель. Недавно ее попросили сдать ДНК, но его результат женщине не говорят. О том, как Галина пытается получить хоть какие-то ответы о судьбе сына, а пока вынуждена пребывать в неизвестности, рассказывает наша коллега из NGS.RU Ксения Лысенко.

Как матери сообщили страшную новость

21-летний Коля последний раз приезжал в Новосибирск зимой 2021 года. Пробыл дома, как рассказывает его мама Галина Лаптинова, пару недель, а после январских праздников уехал к себе в часть. О том, что будет спецоперация и его отправят на Украину, он не знал, а может, просто не говорил.

Коля — военнослужащий. В 19 лет он пошел на срочную службу, а затем спустя полгода решил подписать контракт.

— Контракт о прохождении воинской службы заключен сроком на два года с 26.11.2020 по 25.11.2022, — читает Галина Лаптинова с документа. — Вообще, по идее, он должен был в октябре уйти, отпуск должен был быть, а потом уже решить, подписывать или не подписывать дальше [контракт]. А случилась мобилизация, сказали, контракт продлевается автоматически.

Галина говорит запальчиво, голос периодически срывается — уже месяц она живет с мыслью о том, что ее сын погиб:

— 15 ноября вышел на связь. Говорил, что всё хорошо, он жив-здоров. Сказал, что пойдет… ну как? На работу пойдет. В ночь он работал. 16 ноября я приехала с работы, он молчал. Но я знаю телефон командира [батальона], я в «Телеграме» написала ему. Я обычно, если сын пропадает надолго, пишу ему, спрашиваю, всё ли хорошо. А тут написала, командир не ответил, и сообщение было не доставлено. 17 ноября уже доставлено, но он всё равно не отвечает. И сын не отвечает.

И у меня началась истерика.

Женщина дрожащим голосом объясняет, что по телефону командир рассказал о попавшем снаряде в машину, где ехал Коля. Удалось выжить лишь одному парню — водителю-механику, но у того, с его слов, страшные ожоги. Галина связалась с сослуживцами Коли, и те рассказали, что у выжившего еще более серьезные травмы. Но, как позже выяснила женщина, водитель-механик не пострадал и не пробыл в госпитале ни одного дня.

— Для меня это странно, понимаете? Может, его вообще в этой машине не было? Ведь если снаряд попал, но должен же быть какой-то ожог, да? Какие-то повреждения? Если машина взорвалась… А он живой и невредимый, значит, в машине его не было. И были ли там вообще ребята? — задается вопросом она.

По словам женщины, через еще одну маму парня, который, вероятно, находился в одной машине с Колей и тоже предположительно погиб, ей удалось получить фотографию объяснения водителя-механика (есть в распоряжении НГС). В написанном от руки объяснении говорится, что после попадания снаряда в автомобиль тот сумел выскочить и спрятаться за рядом стоящие здания.

— Как только я забежал за здания, начал звать товарищей. Я кричал 30 секунд. Через 30 секунд начались взрывы в баллоне. Я никого не увидел и побежал докладывать старшему офицеру батареи, — говорится в объяснении, подписанном водителем-механиком.

Попросили сдать ДНК

Галина пробовала звонить на горячую линию Министерства обороны и самой части, но безрезультатно. До министерства, по ее словам, дозвониться вообще невозможно, а на линии части «сидят солдаты, которые ничего не знают».

Ей удалось связаться с Комитетом солдатских матерей, его главе тоже сообщили, что сын Галины числится в погибших. Комитет предоставил ей телефон командира части.

— Я позвонила командиру части. Единственное, что он смог мне сделать, — это дать адрес, куда отправлять ДНК и где взять направление на него. Что мог, он сделал, — говорит она.

24 ноября Галина сдала кровь и слюну. Материал был отправлен EMS-почтой, 27 ноября он поступил в Ростовскую область, а 28 ноября, с ее слов, принят в работу. Женщина показывает фото извещения, в нем говорится, что ее материал направляется для «опознания (опровержения) гибели сына, находящегося в центре потерь города Ростов-на-Дону».

— Сейчас говорят, что процент там маленький… Но мне вообще ничего не сказали! Это сказали маме командира орудия (тоже предположительно находился в машине с Колей. — Прим. ред.), что процент маленький и ДНК не подтвердилось. Но официально ей бумагу не дали, всё так неофициально [было сказано]. А меня так вообще не касаются! Будто моего сына там нет и не было! И еще одной маме ничего не говорят, ее сын там тоже в машине вроде как был, — возмущается она.

Уже месяц Галина живет в полной неизвестности: на руках у нее лишь затертое извещение и больше никаких документов. Она по-прежнему не знает, что с ее сыном и жив ли он.

— Я не работаю, я не могу… Я работаю проводником, но если я уеду и мне позвонят? Я просто дома сижу, не работаю, вот и всё. Сначала я была на больничном в связи с этой ситуацией, но вот 30-го числа заканчивается больничный, и я не знаю, что делать вообще. Я не могу уехать, потому что… Или связь пропадет, — глухо плачет она. — Или мне не смогут дозвониться…. Понимаете, пассажиры не виноваты же в моем горе, им-то нужно внимание, а я просто не могу. У меня нет конкретного сообщения, где мой сын и что с ним. Я просто-напросто не знаю, что делать.

НГС отправил запрос в Министерство обороны с просьбой разъяснить ситуацию с сыном Галины Лаптиновой.

В Нижнем Новгороде родители не могут забрать из военного госпиталя сына, который был на СВО. В сентябре парень отправился в зону спецоперации в рамках мобилизации, пробыл там две с половиной недели, а затем родители обнаружили его в военном госпитале. Диагноз Артёма не сообщают, но тот не помнит, что с ним было, сильно заикается, а еще у него проблемы с почками и не видит один глаз.