Корреспондент UFA1.RU рассказывает, как подвергалась нападкам одноклассников
Коллаж: Эвелина Бронникова, иллюстрация Юрий Орлов
Поделиться
За последние пару недель появляется всё больше новых сообщений о случаях буллинга в школах. Сначала уфимские пятиклассники все вместе затравили мальчика и его отца, затем — видео из Мелеуза, где восьмиклассник нокаутировал другого школьника, который якобы «его провоцировал». Эксперты считают, что такие случаи нужно изучать, чтобы избежать их в будущем. Но школа рано или поздно уйдет в прошлое, а последствия буллинга — не всегда. Автор рассказа —
«Мне говорили не вестись на провокации, но
13-летнему
ребенку сложно это понять»
В школе меня не слишком принимал коллектив. Может, проблема была в мягком характере, интересах или в том, что моим родителям было уже за 50, когда я начала учебу. Насмешки над внешностью и «старыми» родителями преследовали меня до конца школы, и я даже к ним почти привыкла. Но среднее звено превратилось для меня в настоящий кошмар.
В 6-м классе к нам пришла девочка, назовем ее Маша (имя изменено. — Прим. ред.). У нее были какие-то проблемы в семье, она всё время огрызалась и, по слухам, общалась с не очень хорошей компанией. Я пыталась с ней подружиться, но попытка провалилась. Поначалу в мой адрес летели словесные оскорбления, на которые учителя не обращали большого внимания. Более того, как же так — если пожалуешься, одноклассники назовут тебя ябедой и будут унижать еще сильнее. Я не была сильной, быстрой и спортивной, так что решила затаиться.
Классе в восьмом начались более серьёзные проблемы, чем обычные «обзывательства» — Маша не только отнимала у меня вещи и бегала по всей школе, но и начинала распускать руки. Щипаться, кидаться предметами, тряпками… Учителя пару раз делали ей замечания, и на этом всё. Отмечу, что с той девочкой проблемы были не только у меня, она задирала многих. Видимо, здесь сыграла злую шутку моя низкая самооценка.
Когда я в слезах пыталась не первый раз за день догнать Машу и вернуть свои вещи, меня останавливала учительница и говорила, чтобы я не велась на провокации. Но в
Как я сказала, родители у меня были пожилыми. Я старалась беречь их и не говорить о проблемах в школе, чтобы из-за меня они не чувствовали себя виноватыми. После первой потасовки в раздевалке я всё-таки решила рассказать о буллинге маме. Она действительно пыталась меня защитить. Когда я отказалась идти в школу, потому что мне было страшно, она пошла разговаривать с учителями и завучем.
Как можно догадаться, после вмешательства взрослых стало лишь хуже. Маша и несколько других детей поняли, что меня легко можно задеть за живое и продолжили подкалывать меня, подстерегать возле раздевалки. Будучи слабым ребенком, который не мог постоять за себя, я не знала, куда деть накопившуюся невысказанную обиду. Тогда я впервые столкнулась с аутоагрессией (активность, нацеленная на причинение себе вреда в физической и психической сферах, с точки зрения психоанализа относится к механизмам психологической защиты. — Прим. ред.). Уже тогда я понимала, что это очень плохой и опасный путь, но другого выхода я не видела.
Школьный психолог был, но поймать его и получить помощь было почти невозможно. Учителя, родители — все говорили одно и то же, что мне «просто не нужно обращать внимание, если меня пытаются обидеть». Но это не работало.
«Ход этому делу мы не дадим, не хочется портить ребёнку жизнь»
Апофеозом стал один из уроков физкультуры. Я оказалась втянута в привычную словесную перепалку в раздевалке с бетонными стенами противного голубого цвета. На этот раз я пыталась постоять за себя и ответила на одно из оскорблений. Тогда Маша на меня набросилась, выкручивала руки, царапалась, щекотала. Через мгновение я оказалась на полу и толком ничего не могла разглядеть. Почувствовала лишь сильный удар в солнечное сплетение (до сих пор болит, когда сильно переживаю).
Она била туда, где не оставалось синяков. Остальные одноклассницы молча наблюдали за этим. В конце концов, зашел учитель физкультуры и — внимание! — попросил нас не шуметь. Его не волновало, что на уроке идет драка. Его волновал шум.
В тот день я попыталась убежать из школы без верхней одежды. Но туда пришлось вернуться, уже с мамой. Втроем, с моей мамой и мамой Маши мы пошли в полицию. Там взрослые мужчины несколько часов задавали мне одни и те же вопросы, а ее мама мне сказала: «Ты же сама ее обзывала и провоцировала, вот она и набросилась». Взрослые нашли простой выход — в их глазах виноватой была не та, кто первая начала драку, а та, кто ответила на оскорбление в свой адрес.
Как сейчас помню, мне было тяжело рассказывать сотрудникам эту историю. Я плакала, просила, чтобы Машу перевели в другой класс, а ее мама утверждала, что это я должна уйти. После того как «допрос» был закончен, сотрудник подошел к нам с мамой и сказал: «Знаете, я, конечно, всё записал, но ход этому делу мы не дадим, не хочется портить [Маше] жизнь».
По возвращении домой со мной долго никто не разговаривал. Мне было обидно: я не понимала, почему сотрудник полиции сказал мне именно такие слова. По его логике, думала я тогда, мне жизнь испортить было можно. И стало хуже — после этого случая Маша с другими одноклассниками смеялась надо мной, мол, «я ее засужу», а в конце года ушла в другую школу.
С тех пор, как агрессор исчез, мне стало немного легче. В школе были и другие подобные случаи, много лет я думала, что проблема действительно была во мне, пока не начались студенчество и работа. Спустя практически девять лет ни в одном коллективе я не сталкивалась ни с чем подобным.
Школьный буллинг — это жестокая вещь, от которой страдают максимально незащищенные дети, а поддержка взрослых зачастую ограничивается фразой: «Просто не обращай внимание» — и профилактическими беседами, которые в мои школьные годы не имели вообще никакого эффекта.
Что до меня — уже будучи взрослым человеком, мне удалось хоть немного проработать все комплексы, которые породили во мне такие случаи, в том числе и бесконечное обвинение себя во всех грехах. Избавиться получилось и от аутоагрессии, а вот тревожность и панические атаки по-прежнему со мной.
«Иногда думаю, что надо было переводиться в другую школу»
Как можно было избежать такого положения дел? Я не знаю. Тут я придерживаюсь, что все проблемы идут от семьи, как в случае с агрессорами, так и с жертвами. Дети вряд ли понимают, что за счет других самоутверждаться нельзя, а отсутствие или чисто номинальное наличие школьного психолога в учебных заведениях только усугубляет ситуацию.
О случившемся до сих пор вспоминаю с дрожью, и на ум приходит только то, что в школьной среде никому не хочется брать на себя ответственность. Родители боятся учителей, учителя — родителей и администрации, дети боятся друг друга и всех сразу. В моей школе были хорошие учителя, но, возможно, они сами не знали, как с таким справляться.
Сейчас я думаю, что в таких случаях есть два пути: предать историю как можно большей огласке или просто перевестись в другую школу. Но в первом случае всё может обернуться еще большей травлей (надеюсь, это не всегда работает именно так), а во втором начинает срабатывать собственная гордость — почему ребенок должен «убегать» от проблемы?
Хотя сейчас я жалею, что не перевелась тогда. Может быть, именно «побег» предотвратил бы появления большого количества вопросов к самой себе и окружающему миру. Мне кажется, что случаи буллинга случались бы намного реже, если бы во всех школах у детей была возможность ходить к школьному психологу и делиться с ним своими переживаниями насчет самооценки и агрессии.
