«Мы не лечим, у нас нет реанимации». Пациента погубили по ошибке, отправив в палату смертников, решив, что у него рак

— Рано утром зашла лечащий врач. Увидела, что папе стало хуже. Сказала: «Вам надо срочно освободить палату». Мы не поняли: как освободить? Куда? Ответила: «Домой, мы ничем не можем помочь, у него рак с метастазами».

Житель Екатеринбурга Николай Васильцов умер в паллиативном отделении Арамильской городской больницы. Туда его отправили как безнадежно больного, указав в направлении диагноз «рак с метастазами». Мужчина уходил несколько дней, ему кололи наркотические обезболивающие препараты, облегчающие страдания, как и положено при паллиативе. Только при вскрытии выяснилось, что никакой онкологии у Николая не было. Умер он от совсем другого заболевания, которое можно и нужно было лечить. Подробности — в материале журналиста E1.RU Елены Панкратьевой.

Диагноз со знаком вопроса

Историю Николая нам рассказывает его дочь Ирина.

Николаю Егоровичу было 73 года. Он бывший рабочий трансформаторного завода. Уже на пенсии пять лет работал дежурным-вахтером в той самой больнице, откуда его спустя два года «списали» в паллиатив, решив, что он неизлечимо болен. До всей этой страшной истории Николай считал себя здоровым человеком. Водил машину, строил дом в саду, ухаживал с женой за грядками: сажали, поливали, пололи.

— Когда проходил плановые медосмотры, результаты всех анализов были в норме. Я смеялась: «Ты как космонавт», — вспоминает сейчас Ирина.

В мае прошлого года Николай Егорович приболел. По признакам небольшое ОРВИ: температура чуть выше 37, кашель. Был он человеком правильным и ответственным, поэтому сразу обратился к участковому врачу. Оказалось, действительно ОРВИ. Но врач предложила пациенту пройти плановую диспансеризацию: как раз подошел срок.

Все анализы были, как всегда, в норме, но флюорография показала какие-то маленькие затемнения в легких. Отправили в тубдиспансер на консультацию к онкологам-пульмонологам. Провели обследования, но точно определить, что это за очаги, так и не получилось, они были слишком маленькие.

Николаю выдали справку с заключением про мелкоочаговые образования непонятного характера и прописали один из возможных диагнозов под знаком вопроса: рак с метастазами. Это, в общем-то, стандартное при неопределенных диагнозах заключение сыграло впоследствии трагическую роль.

На учет к онкологу мужчину не поставили: не было оснований. Порекомендовали раз в год делать КТ, а если затемнение увеличится — тогда обращаться к онкологам. Николай Егорович и его родные были уверены, что никакого рака у него нет. Чувствовал он себя хорошо, работал в саду, жил обычной жизнью. А в июле снова заболел, на этот раз всё было тяжелее. Диагноз — ковид с двусторонней пневмонией. Тяжесть поражения по результатам КТ — 3, это когда поражено от 50 до 75 процентов легких.

Лечили Николая три недели в ковидном отделении одной из екатеринбургских больниц. Когда стало лучше, выписали долечиваться дома под наблюдением участкового терапевта.

— Папа уже неплохо себя чувствовал, выздоравливал, — рассказывает Ирина. — Пил все выписанные лекарства, в том числе те, которые предотвращают осложнения. Среди них «Ксарелто» — противотромбозный препарат.

«Милочка, иди отсюда»

Но через какое-то время пенсионеру стало хуже. Температуры не было, но опять появилась одышка. Через неделю, когда хрипы усилились, вызвали скорую. Николая Егоровича отвезли из Екатеринбурга в Сысерть. Возможно, в городе не было тогда мест. Тест на ковид был отрицательным, а КТ показало поражение легких — 2. Это умеренная пневмония, которую можно лечить дома, но из-за сильной одышки безопаснее было остаться в больнице.

— Мы захотели устроить папу в екатеринбургскую больницу. Чтобы быть рядом с ним, приходить, ухаживать, — объясняет Ирина. — Я увидела на сайте 20-й больницы информацию об услугах платного отделения: что оно оснащено всем необходимым оборудованием, там отдельные палаты, наблюдают заведующие профильных отделений. Это стоило около трех тысяч в сутки. Созвонилась: да, приезжайте.

Ирина через интернет сама нашла перевозку больных, оснащенную кислородом, и из Сысерти они приехали снова в «двадцатку».

— Папа обрадовался, что приехали в его родную больницу, где он работал и знал многих сотрудников, сразу успокоился. Нас сначала не захотели принимать, хотя только что по телефону приглашали. Мы начали уговаривать, что готовы заплатить всё что угодно. Папа лежит, мама плачет, уговаривает начмеда.

В итоге Николая Егоровича всё-таки определили в платную палату. Началось лечение.

— Первые дня два папа чувствовал себя нормально, вставал, ходил, а с 14-го числа совсем слег. Мы ухаживали, кормили с ложки, помогали переодеться, — рассказывает Ирина. — Мама была постоянно с ним, я приходила. Рано утром 15 августа зашла наш лечащий врач, заведующая отделением. Увидела, что папе стало хуже. Сказала: «Вам надо срочно освободить палату». Мы не поняли. Как освободить? Куда? Ответила: «Домой, мы ничем не можем помочь, у него рак с метастазами».

Ирина, услышав про «освободить палату», начала спорить с заведующей: ведь у папы нет точного диагноза! (Те документы с неуточненным диагнозом жена Николая Любовь Васильцова передала врачу несколько дней назад.)

— По возрасту она ровесница моего папы; видимо, считала себя опытной. Мы спорили с ней, пока она не сказала (дословно): «Милочка, иди отсюда». Мы не знали, что делать. Папа на кислороде, мы не можем сами ничем ему помочь дома. Я уговаривала его оставить, мы готовы были платить. Но бесполезно. Позже заведующая объявила, что ей удалось договориться с паллиативным отделением Арамильской больницы, там готовы принять папу.

Родным выдали выписной эпикриз, из него следовало, что в больнице провели врачебную комиссию, в составе которой был местный хирург-онколог (хотя онкозаболеваниями легких занимаются онкологи-пульмонологи). На этой комиссии за одно утро Николаю присвоили статус паллиативного больного.

— Никакой перевозки на скорой нам не предложили. Мы снова начали искать спецмашину с кислородом. Машины все были заняты. Заведующая прибегала, торопила, а я не могла найти. Я не представляю, что бы делал в такой ситуации одинокий пожилой человек, который не умеет пользоваться интернетом, а ему говорят: забирайте (своего родственника). Наконец, через четыре часа нашли машину, — вспоминает Ирина.

Она надеялась, что в Арамильской больнице лечение будут продолжать.

— Мы с мамой не знали, что такое паллиативное отделение, никогда не сталкивались, — объясняет дочь Николая Егоровича. — Когда увидела, что там, то пришла в ужас. Это же дорога в один конец, там безнадежные больные. Не могу ни в чем упрекнуть персонал этого отделения. Врачи и медсестры там хорошие: ухаживают, по-доброму относятся к пациентам. Но там не лечат, не спасают, у них нет реанимации. Врач сразу объяснила мне это. Мы не могли никак принять, что папа безнадежен, еще совсем недавно всё с ним было хорошо. И мы до последнего надеялись, что он выздоровеет.

В хосписе Николаю ставили наркотические обезболивающие препараты, больше там ничем помочь не могли. Он уже никого не узнавал, был без сознания, а через четыре дня умер.

Еще через несколько дней Ирина узнала от патологоанатома, что никакого рака у ее отца не было. Двадцать лет назад Николай попал в аварию и перенес операцию на легких, так что, возможно, то пятно — это остатки каких-то спаечных процессов. Причина смерти — тромбоэмболия, она вызвала сердечную недостаточность. У пациента был тромб на ноге — судя по всему, осложнение после ковида.

— От него просто избавились, чтобы не портил их больничную статистику! — переживает женщина.

Забыли назначить нужный препарат?

Ирина вместе с адвокатом обратились с гражданским иском в суд. Судья запросила у больницы все документы: историю болезни, лист назначений препаратов.

И тут выясняется вот что. Ирина видит, что лист назначения, который больница предоставила суду, отличается от того, который был написан ранее. У нее была фотография этого самого документа. Разница — в одном-единственном препарате. В документе, который был у Ирины, этого лекарства не было, а в том же самом листе назначения, который предоставили в суд, он вдруг появился. Название этого препарата — Эниксум, это антитромболитическое средство, применяется для лечения. Оно препятствует развитию тромбоэмболии — то есть того, от чего умер Николай. Его дочь предполагает, что препарат, который так нужен был отцу, просто забыли назначить, а потом вписали для суда в старый документ.

— То фото я сделала случайно. Как-то ночью осталась дежурить с папой, сменила маму. Поинтересовалась у медбрата, чем папу лечат. Тот показал лист назначений с большим списком разных лекарств. Я сфотографировала. Если бы не фото, концов бы мы не нашли, ничего бы не смогли доказать.

— Я через суд попросил больницу предоставить информацию с жесткого диска компьютера заведующей, — поясняет адвокат Михаил Трясоумов. — Ведь возможно и такое: препарат всё-таки назначили, просто не прописали это на бумаге. Но если изменения всё же внесены позже, это обязательно зафиксируется на жестком диске. Но из больницы пришел следующий ответ, что из-за поломки компьютера «запрашиваемую информацию предоставить невозможно» (документы есть в распоряжении редакции).

Кроме гражданского иска, адвокат обратился в Следственный комитет с заявлением привлечь завотделением к уголовной ответственности по статье 109 части 2 (причинение смерти по неосторожности вследствие ненадлежащего исполнения служебных обязанностей), а также возбудить уголовное дело за фальсификацию медицинского документа (доказательства) в гражданском процессе.

…Жена Николая Любовь Леонидовна до сих пор, спустя почти год, не может осознать и принять потерю. В суд за нее ходит только дочь. Любовь и Николай прожили вместе сорок лет. Это был счастливый и крепкий брак.

— Хороший человек был мой папа. Знаете, на днях вспомнила один случай с папой, по нему можно судить, каким он был. Семь лет назад они с мамой попали в ДТП, в той аварии повредились четыре автомобиля. Нашу машину вынесло в кювет, мама долго лежала в больнице, у нее были сильные ушибы, грудная клетка — сплошная гематома. Виновником была водитель одной из машин, молодая женщина, она была беременна. Она приезжала к родителям, просила прощения, и они ее простили, не стали добиваться возбуждения уголовного дела, взыскивать ущерб, хотя их машина восстановлению не подлежала, ее сдали в утиль. Я пыталась убедить родителей, чтобы они не отказывались: «Вам нужен автомобиль, у вас не так много денег».

— В этом поступке — весь характер моих родителей. Я не могу так, и сейчас я хочу, чтобы виновные в гибели отца были наказаны. И чтобы другие врачи сделали для себя нужные выводы из нашей трагедии, — говорит нам Ирина.

E1.RU запросил комментарий в ГКБ № 20 Екатеринбурга. Как только мы его получим, опубликуем позицию больницы по данной ситуации.

Эта история очень похожа на ту, что произошла в 2020 году в больнице города Березовского Свердловской области. Женщину отказались лечить, посчитав, что она безнадежно больна. Когда-то она вылечилась от рака и больше 20 лет находилась в ремиссии. Лишь после смерти выяснилось, что никакой онкологии у пациентки не было. У нее были камни в мочеточнике, который нужно было прооперировать. Уголовное дело было закрыто, прямую причинно-следственную связь между смертью и действиями врачей установить не удалось, но суд взыскал с больницы два миллиона рублей в пользу родных погибшей.

Прочитайте также интервью с юристом, который ведет дела о врачебных ошибках. А вот противоположное мнение: как страх попасть под уголовное дело или гражданский иск мешает врачам нормально работать и спасать людей.