«Такой маленький, как же ты мог натворить такое?» Как работают учителя за колючей проволокой

В этой школе нет родительских чатов с учителями, не принято дарить подарки, нет кадровой текучки — педагоги работают по много-много лет. Но часто меняются ученики. В одном классе могут оказаться парень с ЗПР, который не помнит таблицу умножения, и подросток из лучшего образовательного учреждения области, куда поступают лишь самые способные и талантливые дети.

Накануне Дня учителя журналист Елена Панкратьева из E1.RU поехала в Кировград, в среднюю образовательную школу ГУФСИН по Свердловской области. Она находится за забором с колючей проволокой на территории колонии для несовершеннолетних. В восьми классах — от 5-го до 11-го — учатся 85 подростков, с ними занимаются 12 учителей. Почитайте их искренние монологи.

Домашних заданий здесь нет

Марина Крамаренко работает в Кировградской колонии почти 20 лет. Преподает русский язык и литературу. Учительский стаж — 36 лет. До колонии Марина Николаевна была учителем младших классов, потом окончила Нижнетагильский педагогический институт и в 2004 году пришла работать сюда. На ее странице на сайте школы ГУФСИН Свердловской области опубликовано стихотворение, написанное одним из ее учеников, девятиклассником Леонидом К.: «Весна придет, всё солнышком зальется и сотни маленьких цветков сквозь снег опять прорвутся».

— Дети, которые учатся в обычной школе на воле, конечно, отличаются от наших. Там большинство ребят всё-таки более развитые, ухоженные. В начале 2000-х приходилось работать с очень запущенными [по знаниям] ребятами. Мальчики из семей мигрантов, которые росли в аулах, которые совсем не говорили по-русски. Дети из цыганских семей, в 15–16 лет не умеющие читать. Одно время даже пришлось организовывать для них начальную школу, чтобы учить с азов. Сейчас таких, с нулевым багажом знаний, нет. В позапрошлом году правда был такой, но даже он немного умел читать. Причем научился этому, когда был в СИЗО и шел по этапу. Ребята, его сверстники, научили его этому в камере. Ему было трудно первое время заниматься с нами, но он всё-таки преодолел, выровнялся, потому что сам этого хотел.

Программа у нас точно такая же, как в обычной школе. Но вместо ЕГЭ сдаем ГВЭ.

ГВЭ — государственный выпускной экзамен, разновидность аттестации, можно сказать, в облегченном варианте. По закону, ГВЭ по желанию могут выбрать дети с ограниченными возможностями здоровья, школьники, отбывающие наказание в исправительных колониях, воспитанники спецшкол и интернатов закрытого типа.

Но есть кто выбирает ЕГЭ. Их немного. За последние шесть лет таких было четверо. Больше всего — в 2017 году: тогда у нас сразу трое успешно сдали ЕГЭ, поступили в вузы. Один сдавал после 9-го класса ОГЭ. Сдал на 4, готовился, я индивидуально всё с ним разбирала. Штаб ЕГЭ у нас тут же, организуем его сами. Так как у нас закрытое учреждение, это разрешено.

Надо учитывать, что готовятся наши ученики без репетиторов и онлайн-курсов. Интернетом можно пользоваться только в школе, под нашим присмотром, разрешены лишь специальные образовательные программы, например, «Реши ЕГЭ». Возможностей для самостоятельной подготовки тут почти нет, поэтому домашних заданий мы не задаем. У них весь день загружен: работа, обучение в училище, спортивные кружки. На самостоятельную подготовку к урокам выделяется полчаса. Поэтому занимаемся в основном только в школе.

В классах у нас по 14 учеников, бывает чуть больше, но такого, как на воле, по 30–35 человек, нет. У всех разный уровень, поэтому задания разные. Хотя программа у всех одна, но часто надо наверстывать упущенное.

Ст. 228 УК РФ «Незаконное приобретение, хранение, перевозка, изготовление, переработка наркотических средств».

Захотели заработать легких денег, не думая о последствиях… Но всё-таки основная часть с очень большими пробелами в знаниях. По сути, начинают они учиться только в колонии. Понятно, что здесь, в отличие от обычной школы, нет возможности прогулять. Но потом втягиваются, учатся с удовольствием. Я это вижу. Выходит, нет безнадежных учеников, увлечь предметом можно каждого. Недавно разбирали монолог Катерины из «Грозы». «Отчего люди не летают так, как птицы? Знаешь, мне иногда кажется, что я птица… Когда стоишь на горе, так тебя и тянет лететь. Вот так бы разбежалась, подняла руки и полетела».

Прочитали. Начали делиться мыслями. Я спросила: «Как вы думаете, почему героиня так сказала?» Разные были мнения. Многие понимали это слишком буквально: «Ну как она полетит? Она же разобьется». Не могли понять этот образ, переносный смысл: полет, мечты… Я уже объясняла, наталкивала. Они тут же переводили на себя. Как бы они поступили. И опять очень буквально: полетели бы, но подстраховались, подстелили бы что-нибудь мягкое. А вот «Отцы и дети» им понравились. И «Герой нашего времени».

«Войну и мир» разбирали тяжело. Обсуждаем, описывали героев. Спросила: «На кого бы вы хотели быть похожим?» Все в голос: «На Болконского». Сейчас полюбили читать по ролям. Сначала с этим были проблемы, стеснялись женских ролей, начиналось хихиканье. Я объясняла: «Ничего личного, это литература, образно представляете героиню…»

Просто нет на это свободного времени. Недавно с одним из учеников вместе сделали очень удачный проект по «Преступлению и наказанию» Достоевского. Как Раскольников проходил свой путь от убийства до раскаяния. Я видела, как Костя (автор проекта) заинтересовался, он всё понимал, находил нужные цитаты. Надеюсь, на воле он прочитает всю книгу.

Проекты у нас пишет каждый ученик 10-го класса, без этого нет допуска до экзаменов. Все они собирают портфолио: каждая грамота или диплом — плюс для УДО. Я уверена, что уровень образования у нас хороший, учитывая то, что к нам попадают дети, которые почти не ходили в школу. Есть ученики с интеллектуальными нарушениями, которые учатся по коррекционной программе, есть с задержкой развития (ЗПР). Но их сейчас очень мало, три-четыре человека.

У нас уже четвертый год учится мальчик, который попал в колонию в 14 лет: постоянные кражи. Он для нас уже стал как родной. Тихий, мирный. Пришел к нам с нулевыми знаниями, с диагнозом ЗПР. Подтянулся. Оказалось, нет никакого ЗПР, есть педагогическая запущенность. Неблагополучная, трудная семья. Ни школа, ни родители — никто им не занимался. Тут начал учиться. Пригласили медико-социальную комиссию, специалисты вынесли заключение, что он может учиться по обычной программе.

У каждого нашего учителя есть ученики, с которыми они постоянно общаются после освобождения. Добавляются к нам в друзья в соцсетях, поздравляют с праздниками. У тех, кто с нами на связи, всё складывается хорошо, им есть что рассказать о себе. Хотя жизнь, бывает, испытывает на прочность. Так, один мой бывший ученик, ему уже лет сорок, остался один с тремя детьми: жена умерла. Он не спился, не сломался, работал, воспитывал их. Через несколько лет написал, что встретил новую любовь, у него родился четвертый ребенок, всё хорошо, жизнь продолжается.

Но, к сожалению, есть те, кто после освобождения снова оказывается у нас. Бывает, через два-три месяца, еще срок по УДО не закончился, снова угон или кража. Хотя уверял меня перед освобождением: «Больше никогда, Марина Николаевна, я всё понял». Когда я только начинала работать в 2000-х, дети были другие. Те, кто попадали сюда по 105-й (убийство) и 111-й (умышленное причинение тяжкого вреда здоровью), выглядели внушительно. Широкоплечие, высокие, взрослые такие парни, как мужики.

Смотришь, думаешь: «Такой маленький… Как же ты мог натворить такое, убить?» Но здесь они ведут себя по-другому. Нет, они не притворяются. Просто живут, как большинство, принимая законы большинства: учатся, работают. Даже самые ершистые, которые пытаются сначала вести себя так же, как на воле, подчиняются, тянутся за всеми. Мы, учителя, с ними общаемся по-хорошему, никогда не кричим. Это ни к чему: замкнутся. На уроках можем и посмеяться: это надо, чтобы разрядить обстановку. Насчет дисциплины они сами всё понимают. Все хотят домой, хотят освободиться по УДО.

Посадили за три банки варенья