«Санитары смотрят на пациентов как на животных»: откровенный рассказ 20-летней девушки о жизни с депрессией и расстройством личности

В 2023 году около 15 миллионов россиян находились в состоянии глубокой депрессии — это почти 10% от всего населения. Таковы данные Агентства стратегических инициатив. Основные причины — длительная болезнь, смерть близкого, одиночество, насилие в семье и крупный кредит. Осознать заболевание самому трудно, бороться с ним без помощи и поддержки опасно.

20-летняя Софья из Красноярска живет с депрессией вот уже два года. Кроме того, у девушки смешанное расстройство личности и анорексия, а вскоре и может добавиться пограничное расстройство личности. Софья ждет подтверждения этого диагноза от психотерапевта. Она рассказала корреспонденту NGS24.RU Полине Бородкиной, каково это — жить с тремя серьезными диагнозами и надеяться на лучшее. Далее ее рассказ от первого лица.

Я начала понимать, что со мной что-то не так еще в детстве. Этому предшествовало несколько депрессивных и отшельнических случаев. Например, мы играли у меня дома с подругой, произошла ссора, и она начала уходить. Я взяла кухонный нож, приставила к своей руке и со слезами на глазах сказала что-то вроде: «Если уйдешь, то я порежу себя». Она ушла, я не помню, порезала я себя или нет, на тот момент мне было 8–10 лет.

Еще я часто гуляла одна в своих мыслях, выбирая места помрачнее. Например, качели в кустах на берегу дамбы. Они были ржавые и заброшенные, но мне нравилась эта атмосфера. Помню заброшенное здание, называла его «Белый дом». Оно огромное, пятиэтажное, кладезь людей без места жительства и наркоманов. Я ходила туда с целью побыть в одиночестве и желанием, чтобы меня убили. Помню, как ушла в лес, чтобы специально заблудиться и пропасть без вести. Вышла к соседней деревне, испугалась и позвонила друзьям — они пришли на помощь. Помню, как хотела спрыгнуть с тарзанки и утонуть. Когда настроилась на конкретный день, написала предсмертную записку в своем дневнике. Пришла, а тарзанка оборвана. Как позже выяснилось, просто не выдержала кого-то на днях, хотя висела там уже много лет. Определенно на то, что со мной происходит сейчас, повлияло мое детство. Не сосчитать, сколько произошло инцидентов довольно травмирующих, но не буду их нагромождать, у каждого из нас так.

Смешанное расстройство личности — это состояние психического здоровья, которое может быть трудно диагностировать и лечить. Оно характеризуется наличием двух или более личностей, каждая со своим собственным набором моделей поведения, мыслей, чувств и воспоминаний. Люди с этим расстройством могут испытывать замешательство в отношении своей идентичности и с трудом поддерживать отношения из-за своего непредсказуемого поведения.

Могу по праву назвать себя высокочувствительным человеком. В детстве я замечала, что сверстники чувствуют мир несколько иначе: не так близко к сердцу, как я. И я хотела так же, потому что устала от бесконечных метаморфоз. Попытки понять, что со мной не так, начались, когда я была чуть постарше — лет с 14. Начинала смотреть различные ролики на ютьюбе, читала статьи, смотрела фильмы с характерами героев, которые схожи со мной, было очень много самоанализа. В конечном итоге я поняла, что мне необходим психотерапевт, но проблема заключалась в двух вещах: родные, которые не воспринимали мои жалобы всерьез, и мое место жительства — до 17 лет я жила в Минусинске, там сложно найти подходящего специалиста по сей день.

Как я отреагировала, узнав о своих диагнозах? Если мы касаемся таких диагнозов, как депрессивное расстройство и анорексия, то была не удивлена. А вот смешанное расстройство личности меня расстроило. Думаю, что его ставят каждому второму наотмашь. Я чувствую, что пограничное расстройство личности ко мне ближе всех по симптоматике.

Пограничное расстройство личности — это расстройство личности, характеризующееся длительным паттерном нестабильных межличностных отношений, искаженным самоощущением и сильными эмоциональными реакциями. Пострадавшие часто совершают самоповреждения и другие опасные действия, часто из-за трудностей с возвращением своего эмоционального уровня к здоровому или нормальному уровню.

Если брать депрессивное расстройство, то это отразилось на мне в негативном ключе. Тогда я жила еще с родными, и они обесценивали эти диагнозы, заставляя и меня поверить в то, что я «дурью маюсь, все так живут». Когда поставили анорексию, то я стала больше углубляться в это и заниматься самолечением. Смешанное — никак не поменяло, я только больше расстроилась, что диагноз, который я думала, — не поставлен.

Родные до сих пор упоминают анорексию в негативном ключе и смеются, даже не подозревая, что это продолжается. Депрессивные эпизоды и депрессию они игнорируют, но я и сама им не особо что-то говорю. Мать только недавно узнала, что я принимаю таблетки. На это реагирует сдержанно, так сказать, уже не критикует, так как было много ссор на этой почве.

Мой план был таков: поступить в Красноярске в вуз и здесь уже найти психотерапевта, так как суицидальные мысли из-за гиперчувствительности и анорексия только росли с каждым годом.

Поступила. Попытки выяснить, что со мной происходит, начались с первого курса, но безуспешные. Дорогостоящих психотерапевтов позволить себе не могла, бесплатные были некомпетентны. По крайней мере те, к которым я обращалась. Личный дневник уже не выручал, его было недостаточно, поэтому в ход пошли острые предметы и места, где не видно шрамов.

Когда мне исполнилось 18 лет, я обратилась в психоневрологический диспансер. Хотела получить рецепты, надеялась, что медикаментозное лечение исправит ситуацию. Эффект был, но слабый. Суицидальные мысли продолжались. До этого я уже пила антидепрессанты, когда жила еще в родном городе. Меня с депрессией госпитализировали в дневной стационар, там меня вытащили из этого состояния.

В конечном итоге я попросила о госпитализации, так как это было уже невыносимо. В тот же день у меня был четкий план, как я могу покончить с собой. До этого меня останавливало одно — любовь со стороны близких. Не представляю, что было бы с ними, соверши я суицид. Мать как минимум винила бы себя. Сестре я сломала бы детство. Но и эти факторы меня уже не останавливали.

Меня госпитализировали. Это был самый настоящий ад. Каждая секунда там была мукой. Когда за мной захлопнулись тяжелые многослойные двери с круглыми оконцами по центру, я поняла, куда попала. Из-за угла на меня смотрели несколько пар пустых глаз. «Но я обратилась за помощью, значит здесь мне ее окажут», — твердила себе. Это всё, что я помню из первых ощущений.

В бюджетных учреждениях зачастую обращение с пациентами грубое. Я заметила такую закономерность, что санитары смотрят на пациентов как на животных, а не людей с различными расстройствами и психическими проблемами. В первый же день я услышала от одной из санитарок: «Была бы моя воля, всех бы в одну яму пустила и подорвала, даже глаз бы не дрогнул, на кой государство их содержит, если они бесполезные».

Была бабушка, которую прозвали Пыш-пыш, не буду вдаваться в подробности происхождения ее прозвища — не очень приятная история. Ей было уже около 80 лет. И, по моим подозрениям, у нее — шизофрения. Она часто плакала и говорила, что горит. Звала маму. Я помню то, как от нее пахло топленым молоком, младенцем. Плюс еще один фактор к наблюдению за жизнью человека. Мы рождаемся и умираем детьми. Так вот пациенты ее мыли, ухаживали за ней, водили поесть. Санитарки некоторые были также добры, а некоторые могли и ударить, чтобы она быстрее шла. Это приводило меня в ужас.

Я лежала с разными пациентами, в основном с тяжелейшими, уже на последних стадиях расстройствами. Они нарушали и покой, и зону комфорта. Проснуться от того, что пациентка копошится у тебя в тумбочке ночью или стоит над тобой, — обыденное дело. Следовательно, ты всегда должен быть начеку, это мешает лечению.

Но могу вычленить и плюсы: ты привыкаешь и тебе становится не так плохо. Успеваешь соскучиться по обыденности и хочется жить. Начинаешь ценить то, что раньше вызывало боль.

Меня выписали. По сей день хожу за рецептами, комбинирую препараты, становится лучше. Также посещаю психолога, есть продвижения.

Мои диагнозы мешают мне общаться с родными и близкими. Депрессивное и смешанное расстройство заставляют меня погружаться в людей довольно сильно и чутко их воспринимать. Не всем это нравится. Иногда, когда моей коллеге или подруге грустно, я думаю, что она сейчас покончит с собой, и наблюдаю за ней, пытаюсь узнать о ее чувствах, хотя у нее просто выдался неудачный день. На мне это сказывается негативно — перенимая настроение других, я могу меняться с каждой минутой и в конце дня чувствовать пустоту от перегрузки другими людьми.

Друзья… Понимающие. Мой круг очень мал, но в нем находятся те, которые искренне меня понимают и пытаются помочь. Рассказала подруге, так как знала, что она не осудит и поймет. Ее реакция была спокойной и взвешенной. Другие люди, например, мои соседки, некоторые одногруппницы, также в курсе, им я рассказала либо на почве вымещения мыслей, когда хотелось выговориться, либо просто искренне с глазу на глаз беседовали о жизни и был обмен проблемами, хочется сказать, что они — чудесные. Очень дорожу этими людьми. С коллегами тесно не общаюсь, поэтому они не знают, что со мной.

Я никогда не загадывала себе избавиться от диагнозов, а значит они не съели меня полностью. Но они — часть меня. И я даже не знаю, что останется от моего характера без них. Благодаря их наличию я вижу мир по-иному, под другим углом, и это нельзя не назвать интересным фактом. Но, пожалуй, я не против отказаться от их наличия и приму обычный людской облик с обычными жизненными ценностями и потребностями, мечтами и увлечениями. Я буду спокойно и взвешенно реагировать на проблемы, не принимая их в штыки, буду не настолько сентиментальной и сохраню себе больше нервных клеток. Так что, как бы там ни было, я мечтаю избавиться от них.

Всех, у кого такие же диагнозы, как у меня, в первую очередь я хочу очень крепко обнять. А еще сказать, что всё это временно, важно лишь продолжать жить настолько, насколько есть силы. Главное — в любом случае жить. Конечно, всё зависит от степени тяжести расстройств, и у каждого индивидуально, поэтому советовать что-то здесь я не могу.