«Ощущение, будто многие сценарии пишут нейросети»: режиссер «Смешариков» — о современных мультфильмах

В этом году «Смешарикам» (0+) исполняется 20 лет. В интервью нашим челябинским коллегам из 74.RU режиссер самых философских серий Джангир Сулейманов рассказал о тайных смыслах мультсериала, постмодернизме, а еще о новых проектах и цензуре.

— Первые «Смешарики» начали выходить в 2003 году, были серии в 2D, потом появились в 3D. В 2020 году ставший уже культовым мультсериал вернулся к формату 2D. Как вы оцениваете новые серии «Смешариков»? Какие из них вам нравятся больше других?

— Дети на всех встречах у меня спрашивали: «Где “Смешарики” 2D, мы хотим 2D, нам нравятся 2D, мы не хотим 3D». Мы решили прислушаться и запустили проект 2D, тем более часть сценариев осталась нереализованной. Например, у нас было семь сценариев под кодовым названием «Смертные грехи»: я сделал серии, посвященные унынию и чревоугодию.

А как оцениваю… есть удачные серии, есть менее удачные, есть гениальные — как обычно бывает. Просто «Смешарики» были первым большим сериальным проектом, они произвели фурор, их настолько полюбили, что к ним относились всегда по-доброму, не обращая внимания на недостатки. А в новом сезоне народ уже такой, знаете, колючий. Все считают своим долгом постоянно критиковать какие-то явления, иногда даже незаслуженно, в том числе и «Смешариков».

— Какая ваша любимая серия «Смешариков»?

— Если из не моих — серия режиссера Ромы Соколова «Чужие голоса», в которой Лосяша никто не понимал, он нашел собеседника по радио, а потом оказалось, что это Пин. Еще «Жмурки и ангелы», «Право на одиночество». Из моих серий — «Золотой век», «Смысл жизни», «Линии судьбы». Есть мои серии, которые мне менее нравятся, я не буду их называть. Кстати, у них почему-то больше просмотров, чем у тех, которые мне нравятся.

«Смысл жизни» (декабрь 2007 года. — Прим. ред.) — самая закомментированная серия, с множеством разборов. Ее показывают даже на факультетах психологии и философии! Я бы ее назвал философской зарисовкой, которая не имеет ответа. Я когда взял ее в работу, то, раз уж мы играем в постмодернизм, решил сделать ее стилистически как фильм Джима Джармуша «Мертвец». Изображение сменяется черным кадром — и только звуки растекающейся гитары. В середине — момент галлюцинации с аллюзией на «Большого Лебовски». Некоторые, кстати, трактуют, что Бараш вообще там умер, потому что, когда он просыпается в конце в своем домике, выглядит это как искривленное пространство, похожее на «Интерстеллар». А «Интерстеллара» тогда еще не было (фильм вышел 2014 году. — Прим. ред.)! И это такая загадка, от которой появляются дополнительные вопросы.

— Вы специально такие отсылки вставляете в серии?

— Часто это вкладываешь неосознанно, интуитивно, а зрители видят в этом глубокий символический смысл, трактуют. Как это было у Тарковского, который вставил в фильм «Сталкер» собаку. Я столько разного об этой собаке читал! Сознательно он ее вставил или нет?

— Не кажется ли вам, что серии часто получаются пророческими? Например, серия «Эмигрант», снятая в 2021 году.

— Сценарий был написан очень давно. Мне кажется, очевидная вещь: когда человеку не нравится всё у себя дома, то он считает, что хорошо там, где его нет. И серия про это. Эмигрантам не нравится этот эпизод — много стеба, сатиры. Человеку кажется: раз здесь он не реализовался, значит, реализуется в другом месте. Но я считаю, что если не получилось здесь, дома, то не получится и в другом месте. Поэтому у меня вопрос об эмиграции вообще не стоит.

— Попадали ли вы под цензуру?

— У меня никогда не было продюсерского давления: ни в «Смешариках», ни в «Пете и Волке». Делали что хотели. Возможно, в этом тоже причина успеха проектов — не было давления. В образовательном «ПинКоде» было, но немного другого рода: неправильно нарисовал молекулу или неверное деление клетки. У нас для этого был научный консультант. Дети, кстати, потом мне говорили: «Ой, а мы поняли физику только благодаря “ПинКоду”».

— А внутренняя цензура?

— Я не делаю ничего такого, чтобы использовать внутреннюю цензуру. Разве только из творческих мотивов: тут убрать, тут добавить. Но как таковой ее нет.

— Не сталкивались ли вы с давлением со стороны новых законов, призывающих всё запретить? Попадали ли ваши проекты случайно под пропаганду чего бы то ни было?

— Что такого в «Смешариках»? Возможно, кто-то с этим сталкивается. Но не хочется впадать в другую крайность: чтобы обязательно были меньшинства и трансгендеры в фильмах, хотя кино, например, о Дании 1750 года… А церемония «Оскара», на которой дают призы, только потому что… хотя там всегда награждали исходя из конъюнктурных соображений.

— Нет ли у вас ощущения, что современная детская мультипликация деградирует? Детей считают глупыми и поэтому им всё проговаривают? Например, те же «Смешарики» могла смотреть вся семья и видеть разные смыслы и подтексты, но уже «Фиксики» заточены на малышей, проговаривают им очевидные истины. Почему?

— Когда «Смешарики» делались, вообще не было такого понятия, как «целевая аудитория». Они делались с подачей не разговаривать с детьми менторским тоном: не делай то, не делай сё. Там этого нет. Не надо садиться на кнопку, которую кто-то положил на стул, потому что это и так понятно. И не было формализации, которую сейчас называют форматом: для кого это сделано, для какого возраста? И сейчас относятся к анимации и вообще к творчеству как продукту, который надо продать. От этого, естественно, есть деградация, она неизбежна, если ты делаешь лишь для того, чтобы понравиться зрителю. В мультсериале «Южный парк» была серия, в которой Картман попал в будущее, а на телевидении была только реклама и всё! Потому что в конечном итоге всё творчество трактуется как способ продать что-то.

Еще нужно учитывать, что смыслы в мультфильмах проговаривают, так как их ориентируют на продажу по всему миру. Соответственно, нужно сделать так, чтобы было понятно всем. Когда американцы покупали «Смешариков», то говорили, что это очень сложно. Они их переозвучивали, по-моему, вставляли другую музыку и даже переошумляли: для них киношное ошумление, шорохи, падения — что-то сложное. Нужно, чтобы было яркое: бум, бац, бах. Там даже смысл другой стал! Я видел американскую озвучку в интернете (не знаю, насколько она в действительности имела место). Крош и Ежик ищут подарок для Нюши, оказываются в пустыне, лежат под солнцем с кактусом, воды нет, это грань жизни и смерти. В нашей версии Крош говорит: «Я хотел подарить тебе удочку. Самую красивую». Ежик отвечает: «Я хотел тебе подарить штангу самую тяжелую». Это трогательно! А американцы, судя по записи в интернете, озвучили это по-другому: «Помнишь, я обещал помыть твой туалет? Я это делал твоей зубной щеткой!» — «Я знал, что вкус был другой! Мерзость! Но мне даже понравилось!»

Чтобы понравиться миру, нужно понижать смысл и упрощать контекст. У Егора Летова есть песня «Пластмассовый мир победил» (строчка из песни «Моя оборона». — Прим. ред.). Смыслы сейчас не нужны. Нужна бессмысленность. Эта бессмысленность накрывает весь мир. А когда смысл появляется, то не всем он может нравиться.

— Как вы попали в проект «Приключения Пети и Волка»?

— Это авторский проект сценариста «Смешариков» Алексея Лебедева. Первая серия, которую я срежиссировал, была «Серия о Водяном». Потом был перерыв. Уже во втором сезоне Алексей прислал три сценария, все были классные, мне понравились, но больше всего зацепил один, непохожий на все остальные — «Дело рыб и их будущего». Мне тогда Алексей сказал: «Я так и знал, что ты его возьмешь».

Я люблю такие неочевидные, сложные задачи. Мы с художниками придумывали этот мир рыб. Они его сначала угловатым нарисовали, бруталистским, но я им сказал, что он должен быть обтекаемый, серый. Звукорежиссеры, которые серию сводили, говорили: «Это артхаус какой-то — так отличается от остального». А сложность еще и в том, что в трети серии идет закадровый голос, ведь рыбы выбулькивают речь!

Я не очень люблю серии с гэгами, эквилибристикой всей этой, буффонадой. Не мое. Но многие любят, и такие режиссеры часто не понимают, что делать с условно философскими сценариями: персонажи ходят и разговаривают, но ничего не происходит. Как пьесы Чехова! Но нет актеров, которые могли бы интересной игрой заполнить пространство, ведь в анимации ограниченный спектр эмоций. Иногда в таких историях вставляют какие-то эпизоды, в которых персонаж, например, падает — это смешно, но неуместно. В мультипликации часто забывают, что всё хорошо в контексте — сюда часто приходят не из драматургии, а из рисунка. Для многих мультфильм — лишь набор движущихся картинок. А это не так. И если не обращать внимания на такие детали, то ткань повествования рассыпается на отдельные куски. Я стараюсь двигаться к кинематографичности, к кино. Это сложно, но возможно. (Смеется.)

— Вы бы хотели снять что-то более дерзкое, для взрослой аудитории, как, например, «Рик и Морти»?

— Я не буду раскрывать все секреты, но сейчас идет работа над таким сериалом. Я не уполномочен говорить, о чём он будет. (Смеется.) Есть независимые проекты, люди стараются. Для взрослых делать сложнее. Для ребенка как: двигается персонаж, что-то говорит — уже весело. Поэтому все и делают для детей — легко продать игрушки. Взрослый или подросток сидит и всё критикует, а тут ты со своим сериалом. Поэтому никто и не берется — сложно. А за границей в разы больше возможностей производства. Думаю, у нас тоже будет — работа идет.

— Какие российские проекты вам нравятся?

— «Петя и Волк»! Еще недавно я посмотрел серию независимого проекта Metal Family — мне понравилась анимация, очень классно. Я поразился, что люди независимо, без денег делают такой проект! Думаю, есть что-то еще, но я особо не изучал этот вопрос.

В основном я смотрю какие-то западные проекты. Из любимых, наверное, «Рик и Морти». Долго я был поклонником «Южного парка», посмотрел его еще в конце 90-х, и это было так смело! Сейчас они как-то упростились, потеряли то острие.

Один из моих любимых сериалов — «Маленькое королевство Бена и Холли». Обожаю его. Мне нравится, как там всё просто сделано, с тонким юмором, который не все считывают.

— Есть ли в сфере кадровый голод?

— Мало сценаристов и интересных сценариев. В основном всё пишется для малышей, простые, линейные сценарии. Недавно, кстати, нейросеть написала сценарий к «Смешарикам», а после все сказали: сценаристы могут спать спокойно. Сюжет такой: Крош должен выиграть соревнования, поэтому он тренировался, тренировался и выиграл. Иногда складывается ощущение, будто сейчас многие сценарии пишут нейросети.

— Сколько зарабатывает режиссер?

— Я не буду называть цифры. Это зависит от того, с какой студией ты работаешь и от длины мультфильма (чем больше хронометраж, тем дороже).

— Вы бы хотели снять полнометражный мультфильм?

— Нет. Сериал актуальнее, чем полнометражный мультфильм, мне кажется. Он отнимает много сил, ты работаешь над ним годами, а люди его посмотрят и больше не вернутся к нему. А сериалы будто всегда с тобой, особенно «вертикальные», когда каждая серия про новую историю, но со знакомыми героями. Сериалы более актуальны для продвижения идей.

— Какие новости индустрии вас поразили?

— Меня поразил возросший уровень индийского кино. Я его очень люблю! Оно построено на совершенно других законах, у них частично своя драматургия, свои трактаты по поводу цветов и того, как они символически трактуются. Многие смеются над танцами в этом кино, но на самом деле актеры не просто танцуют, а выражают чувства. Сейчас индийское кино сильно прогрессировало в визуальной части.

Сериалы я смотрю в меньшей степени, потому что это занимает слишком много времени. Я как сапожник без сапог — люблю работать над сериалами, но редко их смотрю. Они тебя засасывают, хочется посмотреть одну серию, вторую. Я предпочитаю фильмы. Из последнего, что я посмотрел и что произвело на меня впечатление, — фильм греческого режиссера (Йоргоса Лантимоса. — Прим. ред.) «Убийство священного оленя». Это же древнегреческая трагедия в современных реалиях. Темы поднятые там — парафраз Эсхила!

— Чего вы боитесь?

— Мне кажется, надо воспринимать спокойнее вообще всё, что происходит, потому что это происходило всегда на протяжении тысячелетий в человеческой истории. Спокойнее. Где-то как к неизбежному, где-то как к тому, что можно изменить, но бояться… Я бы хотел, чтобы я дожил до свадьбы своей дочери. Хочу ее вырастить, хочу сделать много новых фильмов и… быть нужным людям.